Последний звук, который я запомнила,— хруст.
Меня поразил этот звук, такого я раньше никогда не слышала. Все, что происходило потом, было похоже на прозрачный поток то ли воды, то ли стекла: все видно, но ничего не слышно. Я была внутри этого потока.
Вдруг все оборвалось, все движения стали замедленными. Бесконечно долго падало мне на лицо крохотное белое перышко. Оно было очень пушистое, и я все никак не могла догадаться — чье оно.
Мое тело лежало на асфальте в самой нелепой позе: ноги вывернуты в разные стороны и широко разбросаны. Ну просто тряпичная кукла! Одной руки я не обнаружила, а вторая казалось нестерпимо белой из-за длинных, покрытых ярко-красным лаком ногтей. Рука была холеная, породистая. Смотреть приятно. Правда, дальше я представляла собой печальное зрелище: грудная клетка была перемешана с одеждой. То тут, то там торчали острые обломки костей. Кровавая каша с ярко-белым платьем в качестве жутковатой приправы. А про голову даже говорить не хочется — мерзко и безобразно. Косметика мне явно больше не пригодится.
Рядом со мной стоял трактор, а мгновенно протрезвевшего тракториста держали за руки какие-то озверевшие мужики. Наверное, они что-то кричали, их рты широко открывались, но мне их не было слышно.
Какая злая ирония судьбы — меня, истинную горожанку, умную и изысканную, расплющил не роскошный автомобиль, а какой-то сельхозурод.
Пора бы всем этим крикунам и на меня внимание обратить. Но я почему-то никого не интересовала. Наверное, вид у меня был непривлекательный.
Но вот все расступились. Ко мне подошли люди в белых халатах с носилками. И тут я услышала хруст.
***
— Сволочь пьяная, пришибить бы тебя самого!
— Да не пришибить, а проехать по нему его же трактором, тогда узнает!
— Жечь таких нужно. Бензином обливать и жечь!
Все произошло на глазах у десятков людей, и толпа неистовствовала. Трактор с прицепом, груженный каким-то хламом, неожиданно выехал на тротуар и, сбив с ног девушку, спокойно ее переехал.
Всем, кто это видел, особенно страшным и безжалостным этот кошмар казался еще и от того, что девушка была празднично красива.
В людях кипели гнев и возмущение. Но внутри каждого была странная радость, глубоко упрятанная даже от себя: каждый был сейчас обморочно счастлив, что не он сейчас лежит на горячем асфальте, смешивая пыль со своей кровью.
Подавленные и мгновенно уставшие люди расходились медленно и как-то неохотно, казалось, все ждали, что вот сейчас все изменится и окажется, что того страшного и беспощадного, чему они были свидетелями, не было.
Для многих из них день был безнадежно испорчен. Самые впечатлительные будут содрогаться еще несколько дней. Потом все забудется. И лишь при случае они вспомнят:
— А вот однажды при мне трактор переехал такую красивую девушку...
***
Я увидела, что меня повезли в больницу. Потом мое тело лежало неподвижно, все опутанное какими-то проводами, трубками и еще бог знает чем. Вокруг что-то гудело, хлюпало, все было наполнено механическими звуками. Очень хотелось уйти отсюда, но что-то удерживало меня. Я не могла понять, что именно. Вокруг меня все время кто-то суетился, мелькали белые халаты, шапочки. Лица были озабоченные и какие-то скорбные. Я слышала обрывки фраз.
— Не приходит в сознание... — Пять кубиков...
— Принесите шприц...
— Нет, еще одну операцию не выдержит. — Да, здоровое сердце...
С трудом уяснила, что говорят обо мне.
Меня буквально съедало любопытство, но я его никак не проявляла.
Я хорошо умею выражать свои мысли, но сейчас мне не хватало слов, чтоб хоть отдаленно описать, что я испытывала. Я была отделена от всего происходившего. И еще меня поражало то, что было видно все сразу и как-то отдаленно. Отдельно от меня.
Перестало существовать время: я понимала, что день сменяет ночь, по ночнику, горевшему на столике в коридоре. Он был виден, когда открывали дверь.
Однажды мне пришла в голову мысль посчитать, сколько раз загорался ночник за то время, пока я здесь, но потом это прискучило.
Наверное, было утро, когда это произошло. Открылась дверь. На пороге стояла Анна.
Ах, как она была красива! Казалось, она излучает свет. Светились длинные волосы, пронизанные солнцем. А как сияли глаза! И такое счастье охватило меня, такое невыразимое счастье. Как же я соскучилась по ней! Нет, истосковалась. Мне до боли в груди захотелось, чтобы она положила длинную узкую ладонь, украшенную тяжелым старинным перстнем, мне на лоб. Как она умела прикоснуться! Ее руки были невесомы и нежны, а иногда властны и требовательны.
И это было прекрасно.
Анна подошла к моей кровати. Мягко изогнулось гибкое тело, и тяжелые волосы упали на одну сторону. Неуловимым движением она откинула их назад, и они послушно легли так, как она хотела. Тихо зазвенели серебряные браслеты на тонкой руке.
— Как долго я тебя ждала!
— Так уж и долго? Как только узнала — сразу пришла... — Ну, здравствуй.
Счастье переполнило меня, и я, казалось, лишилась дара слова. Проще говоря, молчала как пень и улыбалась.
Но разве Анне нужны слова? Она понимает больше, чем я могу выразить. До встречи с ней я даже не думала, что такое счастье возможно.
Анна наклоняется ко мне и говорит тихо-тихо:
— Ну, что же ты здесь застряла? Это не дело. Пора отправляться. Пора.
— Поговори со мной. Я так тебя...
— Я знаю. И я тебя. Не нужно говорить лишнего. У нас мало времени.
— Почему? Мне кажется, у меня его целый вагон.
— Ты, как всегда, ошибаешься. Тебя уже давно ждут, а ты теряешь время попусту. Времени мало, не нужно его так бездарно растрачивать.
Я отметила про себя, что мы не произносим наших любимых, только для «внутреннего употребления, глуповатых и нежных имен. Разговор был странный, но постепенно смысл происходящего становился яснее. Я начинала понимать.
Анна положила руку мне на голову, именно так, как я хотела. Я закрыла глаза. Мне было хорошо. Как же давно мне не было так хорошо!
Дай бог вспомнить, когда это было в последний раз. Тишина и покой осторожно расплывались в теле и сознании.
Мир преображался. Он терял привычные очертания. Свет, заливавший все пространство, стирал привычные черты обыденности.
Только глубоко в сознании продолжала биться беспокойная мысль.
— Когда мне было так же хорошо? Как давно это было? Мои глаза резко распахнулись. Я испугалась, что она исчезнет, растает.
Анна была передо мною.
С трудом разлепив губы, спрашиваю, нет, воплю что было силы:
— Анна, но ведь ты умерла два года назад?
Она улыбается. Успокаивающе гладит меня по лицу, рукам, по груди. Ее улыбка длится бесконечно.
— Ну и что же,— говорит она,— а ты только что...
***
— Наши усилия бесполезны. Она мертва.
Врач отошел от моей кровати. Все приборы выключили, и сразу наступила оглушительная тишина.
Мы с Анной стояли обнявшись. И смотрели, как пожилая санитарка закрыла негнущимися пальцами мои глаза и натянула на мою голову простыню.
Мы были свободны.